— Немного. Но согреться и тоску развеять хватит, — сказал я, передавая Лосю корзинку с провизией. — Время и так упущено, так что в тему впишитесь сразу по приезду.

— Ночью? — прохрипел кто‑то из угла удивленно. Кто не разобрал — его лицо скрывала тень от верхней полки.

— Ночью, — подтвердил я. — Вот вам ксивы на право хождения по городу в комендантский час. Липа, конечно, но для войскового патруля достаточно. И это… мне лично без разницы как вы там местных деловых под себя нагибать будете, но завалите тему — я с Крона спрошу. А он… — не закончив фразы, я саркастически цыкнул зубом.

Судя по кислым лицам адептов Ночной гильдии, огорчать регента им категорически не хотелось. Вся команда и так состояла из накосячивших с точки зрения 'правильных пацанов'.

— Вот и ладушки, — попрощался я с ними, удостоверившись, что возражений не последует. — И тихо мне тут пока не выехали на магистраль. На будущее держите в черепе твердо, что полиция сама по себе, а мы сами по себе. Заметут по дурняку легавые, отмазывать вас никто не будет.

Закрыл дверь в купе и провернул ключ.

Через тонкие доски двери услышал о себе довольно лестную в устах уголовника характеристику.

— Козырный фраер, — сказал хриплый голос.

— Какой он тебе фраер? — донесся бас Лося. — Ему человека кончить, как тебе высморкаться. И за него такая братва подписывается… лучше на пути не стоять.

Опасался я не напрасно, так как выехать из Ставки мы смогли только с закатом. И то только после совещания с принцем и его доверенными чиновниками в ранге от майора до полковника. Принц им пообещал при мне, что в случае утечки информации их не только повесят без суда и следствия, но и все, что есть у них, конфискуют. Так что семьи их по миру пойдут. Интенданты с лица сбледнули, но никто не отказался от участия в деле, про которое еще ничего не знали.

Я только мысленно воздал принцу овации — так вот на пустом месте одной фразой создать в тесном интендантском клане трех 'крысиных королей'. И нет им теперь пути назад.

А потом младший Бисер их озадачил по самое не могу.

Полковник уехал со мной на Узловую, подхватить бразды правления в случае чего, чтобы не страдали поставки в войска. Но официально — вздрючить подполковника Шперле за лень, за то, что дал мне не общую справку, а копии книг движения вагонов. А я с другой стороны надавлю требованием еще копий с документов… Пусть понервничает. Может на нервах станет ошибки делать?

Полковнику с его денщиком я отдельное купе предоставил в странном вагоне островной постройки. Нечего ему в моем салоне торчать. Тем более вагон пустой после того как один взвод егерей я оставил в Будвице с особым заданием. И возможным соглядатаям показать, что мы не вместе. Что полковник у меня случайный пассажир.

Майор возвращается в Будвиц. Ему принц отдельные инструкции выдаст. С глазу на глаз.

Подполковник завтра уедет официальным инспектором на юг, в зону ответственности имперской гвардии. Выяснить, что там, да как. Разрулить возможные конфликты между нашими и имперскими интендантами.

Всех остальных в ведомстве кронпринца вроде бы играем втемную. Задача — выйти на действительный двигатель махинаций, реального главаря шайки. Главного бенефициара. Расстрелять исполнителей легко, но вскоре на их месте будут сидеть такие же перцы, разве что воровать станут осторожней, с оглядкой. Надо всю цепочку разом вытянуть.

Ни я, ни принц не были идеалистами и считали, что совсем воровство в интендантстве искоренить невозможно. У гидры головы отрастают сами по себе. Не может человек сидеть у колодца и не напиться. Вопрос только в размере жажды. Генералиссимус Суворов, который свою стремительную карьеру честного снабженца сделал в интендантстве, когда провиантскую службу курировал в Военной коллегии его отец, любил приговаривать: 'Двадцать лет в интендантах? Расстрелять без суда и следствия!'. Но, по крайней мере, можно хищения в этом ведомстве ограничить какими‑то терпимыми рамками. Сейчас же творится такое, что ни в какие ворота не лезет. Хапают, как за неделю до конца света.

По прибытию на Узловую мой эшелон подогнали к деревянному дебаркадеру первого пути — оказали почет. Так что будвицкую братву пришлось выпускать на грунт с другой стороны вагона. В претензии они не были и моментально растворились в ночи, поднырнув под соседний состав.

Подполковник Шперле к встрече комиссара ЧК подготовился 'жертвенным барашком' — нашел вора в своей богадельне. Настоящего вора, без булды, с доказательной базой. Видно не поделился перец добычей. В другое время отделался бы внушением и оброком. А тут оказия…

Утром при стечении массы народа на вокзальной площади я сам зарядил дюжину винтовок и раздал их отделению жандармов. Сказал громко, чтобы все слышали.

— В одной винтовке холостой патрон. В какой — сам не знаю теперь.

Пусть жандармы думают, что именно в его винтовке был этот самый патрон без пули. В моем мире такой ритуал не зря придумали. Своих убивать не просто, даже по закону.

Зачитал приговор ЧК об увольнении этого лейтенанта с военной службы 'с позором', с пояснением его преступлений и санкцией — 'за пособничество врагу' смертная казнь через расстрел.

Сдирание погон.

Залп жандармов и фигура с завязанными глазами, сломавшись, падает на брусчатку у глухой стены пакгауза.

Зрители, пережившие оккупацию, отнеслись к экзекуции с понимание и даже одобрением.

Я сделал вид что полностью доволен своим расследованием. Тем более, что Шперле за это время нагнал на северную ветку оговоренное количество вагонов и клятвенно обещал что это количество будет постоянно поддерживаться.

После приказал никого ко мне не пускать и в своем купе, закрывшись, надрался в лохмуты. Первый раз по моему личному приказу убивают человека. И пусть я готов был к такой работе, но оказался не готов к тому, что меня к ней вынудят те, кого действительно надо ставить к стенке.

Как позже донес Лось железнодорожники в депо бухтели, что не того надо было стрелять. Сопутствующие сплетни легли в особую папочку. А папочка — в сейф. До поры…

'Бей своих, чтобы чужие боялись'. Старая русская мудрость. После казни интендантского лейтенанта с чьей‑то злобной подачи меня стали за глаза обзывать 'Кровавым Кобчиком'. Но и бояться меня стали тыловики до недержания сфинктера. Не было никакой необходимости в допросах третьей степени — все стучали друг на друга сами. Я бы сказал с энтузиазмом. А побеседовать я успел за несколько дней не только со всеми немногочисленными офицерами интендантства, но и фельдфебелями и унтерами со складов, что так похожи были на родных российских прапоров с окончанием фамилий на ' — ко'.

Моя фраза, сказанная в узком кругу интендантского начальства: 'кто работает — тот делает, а кто не хочет работать ищет причины ничего не делать, так вот поиск причин ничего не делать квалифицируется как саботаж' разлетелась моментально широко. А как наказывается саботаж в военное время, все видели сами на вокзальной площади.

В течение нескольких дней фронт получил все недоимки по снабжению с начала наступления. Аршфорт передал мне свое удовольствие телеграммой.

На третий день показательной инвентаризации и тряски всех складов из Ставки приехал скромный техник, который к телеграфному аппарату приделал приставку, которая дублировала ленту, выдаваемую адресату на руки. Саму аппаратную отделили от посетителей глухой перегородкой с окном, а не так как раньше только барьером. Телеграфистов призвали на военную службу в департамент второго квартирмейстера, дали им под роспись обязательство соблюдать режим секретности и запретили передавать телеграммы с голоса. Официальных бланков еще не было, но сдай образец почерка на простой бумаге с текстом телеграммы. Такие письменные запросы на телеграммы обязаны теперь хранится полгода, подшитыми в особые папки.

Начальником телеграфной станции стал человек Моласа. Скромный неприметный фельдфебель — аккуратист, флегматичный и непробиваемый к истерикам и скандалам.